КОМУ И ЗАЧЕМ НУЖНЫ “ЧЕРНЫЕ” АРХЕОЛОГИ?
Древности “черный” пиар был не более чужд, чем нашему времени, но выросший потенциал СМИ поставил производство мифологем на промышленный поток.
К их числу принадлежит и образ “черных” археологов, настолько утвердившийся, что, рапортуя об успехах “белых”, непременно надо предать анафеме “черных”. И хотя сама антитеза белые-черные предельно примитивна и вытекает из деления мира на хороших и плохих, но образ врага – “черных” остается чересчур размытым и неконкретным. А ведь врага надо знать в лицо, если решил с ним бороться. Но здесь пробел, так как об их лицах ничего неизвестно, если конечно не принимать всерьез одну публикацию о жителях села Парутино, скопом отнесенных к черным, что на их лицах лежит печать дебилизма и вырождения. Итак, не смотря на раскрученность темы, о черных с уверенностью можно сказать лишь то, что они не стоят в очереди в полевой комитет Института археологии за разрешениями на раскопки, а ведут их без бюрократических формальностей, отчеты о проделанной работе не сдают, чем наносят непоправимый вред науке, к тому же найденное продают по бешенным ценам, тогда как голодающие белые безутешно просят денег у правительства и заграницы.
Но если следовать этой логики, то окажется, что черные появились раньше белых, так как со следами жизнедеятельности предков люди столкнулось еще до создания институтов археологии. И тогда в черные попадают не только грабители, имевшие в виду даже скифских богов и с нетерпением ждавшие окончания тризны по очередному царю, дабы обчистить его курган, но и “копачи”, искавших уже в XVI в. перстни в старых могилах, и крестьяне с землекопами, издревле рыхлящие поверхность Земли. Все они дожили до нашего дня, хотя и эволюционировали.
Уже в древности возделывание полей на месте ранних поселений привело к распашке кладов еще до выхода закона о них. Другие находки, обычно игнорировали, за исключением каменных орудий, наделявшихся магическими свойствами. Известны и случаи, когда еще в 1970-80-ых годах сельские бабушки хранили молоко в горшках трипольской культуры, которые были старше их на 5 тысяч лет. В трудные военные годы на трипольских поселениях собирали кремень, заменяя им спички. Далее утилизация предметов старины не продвинулась, и в советское время их обычно сдавали в музеи и заезжим археологам.
Переход к рыночной экономике, больно ударивший и по селу, а также формирование рынка антиквариата привели к тому, что вспаханные поля стали внимательно осматривать и с них потекли в города трипольские горшки, статуэтки и каменные топоры. Хотя цены на такие предметы не превышают 50-150 грн., для обедневшего населения и это приработок.
Сходные экономические условия конца ХIХ в. тоже породили бум крестьянского кладоискательства, из которого вышли сельские краеведы. В селах и местечках Украины ХIХ в. краевед был настолько типичной фигурой, что его собирательный образ, Бонавентура, появился в пьесе Карпенко-Карого “Сто тысяч”. Этот персонаж искренне и бескорыстно исследовал родной край, ковыряя его землю, дрожал над каждым черепком, возил их своим коштом профессору в город, вызывая у зажиточных односельчан снисходительное презрение как “людина, що втратила глуз”. И хотя подчас краеведы безмерно докучают профессорам надуманными теориями, но при их помощи открыто немало памятников, да и методика археологических поисков предписывает начинать их с опроса местных жителей. Сегодня, стоя по пояс в воде, они перебирают песок размываемых берегов водохранилищ, внимательно осматривают склоны оврагов и прочие неудобья, которые никогда не будут копаться официальной наукой, и наградой им служат интересные находки.
Сейчас к ним присоединились городские поисковики с металлодетекторами. В целом, это те же краеведы, плюс современные Томы Сойеры, для которых поиск древностей такой же спорт, как охота или рыбалка, и те, для кого в условиях рынка он стал не только второй профессией, но и средством существования. Что поделаешь, обещанная коммунистами отмена денег и рынка, пока не состоялась.
Разнятся и объекты их поиска. Часть, дабы не ругаться лишний раз с официальной археологией, предел которой граф Уваров в свое время ограничил 1700 г., вооружилась картами XIX в. и обследует по ним места постоялых дворов и хуторов, собирая монеты того времени, представляющие в основном интерес для коллекционирования, а не для науки. Другие ушли в военную археологию и обычно сотрудничают с военкоматами. Любители же ранних времен бродят на поселениях эпохи железа, так как на трипольских наилучший прибор бесполезен из-за отсутствия металла.
Назвать их черными археологами нельзя, так как раскопок они не ведут и собирают лишь метал, лежащий близко к поверхности или вывернутый плугом. Раскопки поселения – работа трудоемкая и не посильная для поисковиков, даже объединившихся в группу.
Черными археологами, если принять это дивное словосочетание, являются лишь группы, занятые разрытием скифо-античных курганов и могильников Крыма и юга Украины. Это не требует больших усилий, но дает богатый погребальный инвентарь, обычно отсутствующий в могильниках более позднего времени. Поэтому и прекратились сами собой разрытия древнерусских курганов в Китаево под Киевом, поскольку грабители убедились в их бесплодности. Тех же, кто в отсутствие археологов пытается ковыряться в их раскопах, скорее следует назвать вредителями, а не черными археологами.
Так реально выглядят те, кого руководство Института археологии именует черными археологами. Основные обвинения, выдвигаемые против них: разрушение памятников с целью наживы, в результате чего теряется информация о месте находки, а сами вещи, попав к коллекционерам, становятся недоступны науке. Отсюда вывод: поисковиков изловить и посадить, хранить археологические материалы запретить, а Институту выдать монополию на ведение раскопок по всей Украине. Эта программа в полном объеме и вошла в новый Закон “Об охране археологического наследия”, предложенный директором Института археологии, депутатом Верховной Рады, Петром Толочко, который и вступил в силу осенью 2004 г. И что же это дало?
Слой на памятниках как разрушался вспашкой, так и разрушается. Остановить этот процесс не в силах даже академик Толочко, если конечно не собирается вызвать всеукраинский голод, сократив посевные площади. Плуг по-прежнему выворачивает из земли предметы старины, которые подбирают крестьяне и окончательно объявленные вне закона прибористы. Запретить эти сборы, прикрываясь интересами науки, оказалось легко, но чиновники не удосужились посмотреть, что происходит с металлическими древностями на полях за пару лет под действием селитры и других удобрений, превращающих даже советские монеты в слабо узнаваемые кружки. Тем самым официальные “радетели” науки руководствовались принципом: пусть лучше сгниет, но никому не достанется. Кто же в данном случае является черным археологом?
А ведь этот стихийный всеукраинский сбор археологии на полях вводит в научный оборот громадное количество новых вещей, не стоит государству ни копейки денег, и реально приносит стране новые материальные ценности. Более того, открываются и новые памятники истории. Продуктивности таких сборов очевидна. Нашумевшей коллекция Сергея Платонова, создана за десяток лет, благодаря скупке материала у поисковиков, и заметно превосходит собрание музея Института археологии за полсотни лет.
Может целесообразно узаконить этот поиск, а не объявлять черным и запрещать?
Но археологический официоз решил – запретить. Так ему выгодней. Иначе теряешь монополию на истину и на выколачивание денег у государства. Ведь если разрешить всем заниматься даже не раскопками, а хотя бы сбором на полях и публикацией материала, то рискуешь, что и собственные сотрудники скоро перестанут слушаться. К тому же, придется признать исследователями краеведов и прочих энтузиастов, а тут своих отслеживаешь, и годами маринуешь в очередях, дабы не развелось слишком много кандидатов и докторов. По сему, быть им молодыми учеными лет до пятидесяти, а несогласные могут ехать защищаться за границу. Что и происходит в массовом порядке. А если решатся копать без благословения, то тут же будут объявлены черными археологами, как, например доктор Андрей Добролюбский, открывающий в Одессе новые античные памятники, не смотря на запреты полевого комитета Института. Потому и нужны черные археологи, чтобы бить своих, тогда и чужие будут бояться.
Результативность сбора подъемного материала на полях с металлодетектором сейчас очевидна. Благодаря им сейчас существенно обогатилась нумизматика и особенно сфрагистика, исследующая древние печати. Эти небольшие черные свинцовые кружочки крайне сложно обнаружить визуально и лишь применение прибора позволяет находить их массово. Потенциал, который содержится в любительском поисковом движении огромен и может быть использован на благо науки и страны.
Но не умея и не желания организовать эти работы, официоз предпочел их просто запретить. Так спокойней для себя, а что до науки, то для Петра Толочко она уже давно стала лишь трамплином к псевдополитической карьере. Ведь как не парадоксально, запрещая металлодетекторы, Институт сам до сих пор не обзавелся ими, хотя зарубежные археологи используют их давно, но начальники украинских экспедиций вынуждены тайно одалживать их у знакомых поисковиков или покупать самостоятельно.
Законодатель прикладывает усилия, чтобы вывести украинскую экономику из тени, руководство Института упорно загоняет археологию в тень. В чем выгода? Выгода в монополии чиновника на власть, приватизировавшего ее и превратившего государство в свою частную лавочку. Монополия это очень удобно. Частному застройщику, прикрываясь интересами государства и науки, можно выставить такие договорные цены на раскопки, что лучше и не строиться. А за свою подпись на согласовании проекта официально взять 460 грн., хотя за эту “работу” получает чиновник от археологии зарплату и должен исполнять ее бесплатно. Но с государством не поспоришь, и приходится платить.
А госзаказы на нефтепровод Одесса-Броды и автобан Киев-Одесса, вообще золотое дно. Никаких тендоров, конкурентов нет, правда и сил на проведение работ нет. Но это не беда. Наймем местных археологов, и пусть копают под нашей крышей. А если решат заключать договора самостоятельно, то, конечно же, станут черными археологами. Мы ведь за госсобственость на памятники археологии, правда, иногда можем и черным открытый лист выдать, но только своим, а свои всегда белые и пушистые. А вообще никакой торговли в храме науке, разве что вот передали Григровский заповедник Бокаю, а Феофанию – Януковичу. А на намывы на Конче-Заспе просто закрыли глаза. Вероятно, и музе истории Клио, как и Фемиде, следует завязать глаза.
Но действительно ли поисковики и коллекционеры заинтересованы в сокрытии своих находок и приобретений от науки, как убеждает нас Толочко? Практика показывает, что нет. Находчик, заинтересован в продаже, коллекционер – в приобретение. И это заставляет их “светить” вещи. И тому и другому важно их правильно атрибутировать, и оба вынуждены либо самостоятельно обращаться к литературе, либо прибегать к помощи специалистов. В большинстве стран коллекционеры сотрудничают с учеными, издают каталоги, финансируют исследования и никто не видит в том криминала. И хранение археологических коллекций в частных или общественных собраниях не запрещено, в отличие от закона Петра Толочко. Собственно и разругались академик Толочко с коллекционером Платоновым только из-за того, что не захотел последний отдать государству, то бишь, академику с сотоварищами свою коллекцию. А как было бы здорово ездить с ней на выставки по миру, получая сотку баксов в день от государства за популяризацию достижений археологии Украины! Вот и попал Платонов в “колекционяры” и покровители черных археологов.
И хотя в Украине давно уже рыночная экономика, что вот-вот подтвердят и международные инстанции, но Толочко предпочитает играть на остатках советского менталитет, когда любая частная торговля считалась спекуляцией, а не санкционированное чиновниками общественное движение – подрывом советского строя. И проводит закон “о колосках” в археологии, позволяющий отправить на три года в тюрьму всякого, кто принес домой черепок с поля.
Пока от дурных законов отчасти спасает лишь их дурное исполнение. Но недавно наблюдал ситуацию, когда чиновник охранной службы заставлял директора одного южного заповедника, на территории которого находится село, объявить крестьянина, выкопавшего во дворе компостную яму, черным археологом. К своей чести, тот отказался, но войдем и в положение чиновника, обязанного исполнять закон, как бы нелеп он не был. Любопытно узнать, а какую ответственность несет законодатель, за такие шедевры? К сожалению, никакой.
Кому же нужен миф о черных археологах, уничтожающих тысячи памятников в год? Только руководству Института археологии для сохранения своей монополии на истину и что не менее важно, на проведение раскопок на новостройках через дочерние предприятия, как, например киевское “Виче”. Ведь это живые деньги частных инвесторов, которые администрация института брать не стесняется, хотя и крайне щепетильна, когда это касается других.
Может все же следует привести закон в соответствии с реальностью, а если уж решили отменять деньги и строить коммунизм, то, пожалуйста, во всех отраслях и строго по Марксу, а не в интерпретациях Петра Толочко. Ну, а с настоящими грабителями памятников, как показывает пример Ольвии, не так уж и сложно бороться.
Сергей Климовский, кандидат исторических наук
